Учение Гая Музония Руфа

Жанр Музония – диатриба, или «паренетическая часть» стоической этики (παραινετικòς τόπος от παραινέω – «наставляю», «убеждаю», ср. Секст Эмпирик. Против ученых VII 12; латинский эквивалент – pars praeceptiva, locus monitiones continens, Сенека. Письма к Луцилию 89,13; 94, 52; 95,1). Паренетика должна разъяснять приложение добродетели к конкретным жизненным ситуациям, то есть давать рецепты действий применительно к отдельным «обязанностям» и общей нравственной пользе достойной жизни. Очевидно тематическое сходство между диатрибическими текстами Музония и «Основами этики» Гиерокла (стоика кон. I – 1 пол. II в. н.э.); у Стобея многие тексты Музония и Гиерокла приведены в близком соседстве. Если говорить о ранних стоиках, то наиболее близкие параллели существуют между Музонием и Антипатром из Тарса. Естественно, еще больше общего у Музония с Эпиктетом; сходство отдельных топов и их структуры (у Эпиктета более дробной) столь же очевидно. В целом Эпиктет (как и Гиерокл) теоретичнее Музония. Важные стоические технические термины, которые использовал Музоний, встречаются не только в «текстах Лукия», но и в текстах из Эпиктета. Таковы, в частности, первостепенно важные для Эпиктета темы «правильного пользования представлениями» и «зависящего и не зависящего от нас» (χρήσις τῶν φαντασιῶν; τὰ ἐφ’ ἡμῖν, τὰ οὐκ ἐφ’ ἡμῖν – Музоний XXXVIII).

Для Музония и Эпиктета учение о познании и логика значимы прежде всего как пропедевтическая тренировка мышления, необходимая для того, чтобы давать точные определения, правильно формулировать нравственные понятия и практические рекомендации (Музоний I; Эпиктет. Беседы I 7; 17; 20). Но самой корректности логической процедуры умозаключения Музоний, судя по словам Эпиктета, придавал большое значение: «Что же ты сделал? Здесь можно было допустить только одну единственную ошибку; ее-то ты и допустил. Правда, однажды и я то же самое сказал Руфу, когда он попрекал меня за то, что я не смог указать пропущенную посылку в одном силлогизме: “Уж не такой это проступок, – говорю, – будто я поджег Капитолий”. А он мне: “Дурачок, – говорит, – здесь пропущенное и есть Капитолий”» (p. 128, 4 сл. Hense = Эпиктет. Беседы I 7, 32–33; далее приводится пагинация Хензе). Достойно внимания, в частности, почти образцовое изложение хрестоматийного стоического силлогизма, доказывающего, что наслаждение не есть благо, а страдание не есть зло (2,5 сл.). Из всего этого следует, что Музоний, по всей видимости, неплохо знал стоическую логику. Возможно, именно из бесед с Музонием Эпиктет извлек формулировку, связавшую воедино логику, физику и этику на основе непреложности всекосмических причинно-следственных связей: «Принимай то, что следует из правильно допущенных тобой [посылок]» (τὸ ἀκόλουθον τοῖς δοθεῖσιν ὑπὸ σοῦ καλῶς παραδέχου – Беседы I 7,9).

Физика интересует Музония мало – и лишь постольку, поскольку она демонстрирует нерушимость причинно-следственных связей и тем, важна для этических выводов (XLII). Теоретической этике уделено несколько больше внимания, но и здесь Музоний лишь бегло пересказывает стоические догмы. Только добродетель – благо, только порок – зло, все прочее безразлично; человеку «от природы присущи стремление и склонность к добродетели» (ὄρεξις καὶ οἰκείωσις φύσει πρὸς ἀρετήν – 9, 8–9), благодаря чему он в принципе способен жить добродетельно, если справится с ошибочными представлениями.

Концепция добродетели у Музония вполне соответствует стоической традиции: добродетель свойственна нам по природе (7,7–9); она есть знание не только теоретическое, но и подлежащее практическому применению (22,7–8), приобретается благодаря философии (38,4), состоит в человеколюбии, честности и справедливости (73,6–7), одна у человека и у бога (90,6), у мужчин и женщин (9,10; 14,1 сл.; 15,9 сл.); родо-видовая классификация добродетелей (разумение, здравомыслие, справедливость, мужество) тоже вполне традиционна (14,6 сл.; 16,11 сл.).

Добродетель, как и знание, бывает теоретической и практической (II), и эта последняя интересует Музония больше всего (в данном отношении Музоний именно поздний стоик, потому что ранних стоиков гораздо больше интересовала теоретическая составляющая добродетели – SVF I 188; 359; 362; 364; 366; 374; 553; II 96; III 38 сл.; 75 сл.; 198 сл.; 256 сл.; 310; 459; 658). Основное место в учении занимает поэтому аскеза, представленная подчеркнуто практически. Именно в этом уточняющем смысле нужно понимать названия некоторых рассуждений: «Об упражнении в добродетели» (VI), «О том, что следует презирать трудности» (VII).

Теоретическая аскеза намечена очень приблизительно: тот, кто хочет жить добродетельно, должен принимать свою участь с покорностью судьбе (XLIII), повсюду чувствовать себя как дома (IX) и постоянно заботиться о своем интеллектуально-нравственном здоровье. Философия, в сущности, и есть забота о нем: τὸ φιλοσοφεῖν καλοκαγαθίας ἐπιτήδευσις – 38, 15–16 ср. 19,4); она определяется, в том числе, как знание жизни (10,6–7), направление ума на должное и размышление об этом (88,9–10), она учит тому, что страдания и смерть – не зло (35,14–15), и по самой природе своей сообщает причастным к ней способность превосходить других в умственных спорах, отличать ложное от истинного, опровергать одно и доказывать другое (36,8–11). Итоговая синтетическая формулировка звучит так: «Философствование… заключается не в чем ином, как в том, чтобы выяснить, что есть правильное и подобающее, при помощи разума, и подтвердить это делом (οὐ γὰρ δὴ φιλοσοφεῖν ἔτερόν τι φαίνεται ὂν ἢ τὸ ἃ πρέπει καὶ ἃ προσήκει λόγῳ μὲν ἀναζητεῖν, ἔργῳ δὲ πράττειν)» (76,14–16). Такая трактовка философии, не противореча нормативными раннестоическим определениями, подчеркивает практическое применение философии (что вообще характерно для Поздней Стои).

В аскетической программе Музония заметны кинические мотивы, особенно характерные для Эпиктета. Реальная добродетель – плод не столько отвлеченного научения, сколько привычки и упражнения: рассудочное усвоение догм должно укрепляться подражанием, а образцом для подражания служит личный пример (60, 4–15). Достойному человеку лучше искать пропитание от земли; сельский труд позволяет философу наилучшим образом доказать гармонию между своей физической жизнью и своим учением (57,6 сл.). Если продолжить намеченный выше ход рассуждений Музония, то важнее всего вопрос, что же главнее: практический навык или теоретическое наставление (19,19 сл.), – поскольку теория учит, как правильно поступать, а навык вырабатывается у тех, кто привык поступать в согласии с этим наставлением. Теория имеет логическое первенство, она необходима как точка отсчета, как то, с чем сверяется действие, но для жизни практический навык (ἔθος) важнее: «По практической действенности навык первенствует перед наставлением» (22,1–3). Практические советы просты: регулярный труд, достойная семейная жизнь, правильное воспитание детей, умеренная (преимущественно растительная) пища, скромные и опрятные жилище, одежда, а также общий внешний вид.

Изучению теоретических оснований каждой добродетели (23,14 сл.) должно сопутствовать упражнение в практическом ее применении; следует учитывать специфику различных упражнений, относящихся к душе и относящихся к телу (25,4 сл.). Трудности и тяготы следует терпеть и проявлять упорство, если мы знаем, что переносим бедствия ради благой цели (31,4 сл.). Изгнание никак нельзя считать злом (41,4 сл.), поскольку на самом деле оно не отнимает у нас ничего из того, что важно для нашего нравственного самосознания, а весь мир есть общая родина всех людей; изгнание даже делает человека в чем-то лучше и совершеннее, хотя ему и кажется, что он лишается какого-то мнимого блага, – поскольку истинных благ у него на самом деле никто не отнимает (45,1 сл.). Человека с подлинно философским складом ума никакие нападки и поношения не должны вводить в прострацию (52,2 сл.), и он не должен воспринимать их как бесчестье для себя. Чувственных удовольствий следует сторониться, ибо они служат укором человеческой жизни; особенно непозволительны любовные сношения ради чистого наслаждения, которые даже в браке (не говоря уже о прелюбодеянии) являются недозволенными и незаконными, поскольку противны велениям природы (63,10 сл.).

У мужчин и женщин одна добродетель, а потому учить и воспитывать их нужно одинаково: «Главное, чтобы женщины приобрели добрые нравы и стали нравственно-совершенными» (19,12 сл.). Однако не менее важно, чтобы женщина благодаря занятиям философией усовершенствовала свои навыки хозяйки, благодаря чему станет мужу не только добрым другом, но и главной помощницей (9,9 сл.). Этим и ограничивается порой приписываемый Музонию «феминизм» (см. ниже). Главная цель брака (67,8 сл.) – совместная жизнь ради произведения детей.

Прочие предписания тоже просты. Растительная пища полезнее, поскольку более тяжелые испарения мясной помрачают душу (94,4 сл. – в этой связи Музоний вспоминает Гераклита). Одежда, кров, домашняя утварь и прочее должны быть скромными (105,13 сл.): это служит проявлением умеренности, – душевного здоровья, противостоящего распущенности. Даже мелочные, на первый взгляд, рекомендации о стрижке волос на самом деле имеют скрытое значение (115,9 сл.): здравый смысл человека должен помогать природе, – восполнять и добавлять недостающее, насколько это возможно, а излишнее уменьшать и убирать.