Религиозно-философские воззрения Илариона

«Слово о Законе и Благодати» создавалось до разделения христианской церкви на Восточную и Западную в 1054, и в нем проводится идея единства христианского мира: «вот уже мы со всеми христианами славим святую Троицу» [Идейно-философское наследие Илариона Киевского, 1986, c. 57]. Автор с одинаковым пиететом относится к святыням Рима и Константинополя и прославляет правоверие Рима. Действительность осмысляется Иларионом с позиции сверхъестественной предопределенности, история воспринимается зримым воплощением божественного предначертания, которое реализуется в приобщении новых народов к Благодати (христианству) и ведет к их духовному преображению.

Иларион не следует традиционной для средневековой христианской письменности модели подключения национальной истории к длинной цепи событий, возводящей через священную историю к моменту сотворения мира. История схвачена Иларионом в самой общей перспективе смены исторических состояний. Поступательный ход истории оценивается с точки зрения смены вер: эпоха «идольского мрака» у иудеев сменяется состоянием «закона», прочие же народы, минуя «закон», вступают в эпоху Благодати. Закон представлен «предтечей и слугой Благодати и истины», «прежде Закон, потом Благодать, прежде подобие, потом истина» [Там же, с. 46]. Формула этого двухступенчатого движения применительно к иудейской истории задается интерпретацией библейской притчи о Сарре и Агари: родившийся от рабыни Агари сын Авраама Измаил олицетворяет собой эпоху рабства (Закон), а законнорожденный Исаак – освобождение (Благодать), когда «будут наследовать» свободные [Там же, c. 46–47].

Надмирный источник Благодати с неизбежностью ведет народы из несовершенного прошлого к преображающему их будущему. Богоизбранными в пику иудеям, закостеневшим в рабстве собственного «закона», названы «новые народы», выходящие на сцену исторического развития и через крещение становящиеся «сынами вечности»; они уподобляются «новым мехам для нового вина»: «Подобает Благодати и истине воссиять на новых людей. Ибо “не вливают, – по слову Господню, – вина нового, благодатного учения, в мехи старые, в иудействе обветшавшие, если прорвутся мехи, то вино прольется”. Уж если не сумел подобие удержать, многократно поклоняясь идолам, то как истинной Благодати удержать учение? Но для нового учения – новые мехи, новые народы. И сохранится и то и другое» [Там же, c. 51–52].

В «Слове о том, как Закон отошел и Благодать и истина всю землю заполнили и вера на все народы распространилась и нашего народа русского достигла» расширение Благодати уподобляется живительному евангельскому источнику, простирающемуся на все народы. В такой образно-символической манере оформляется идея равенства всех народов. Исключение составляют только приверженцы иудаизма, которые восприняли свое избранничество как исключительность и в своей гордыне стали заложниками собственного национально-религиозного эгоизма. Важный в историософском плане вывод сводится к тому, что пребывающие в состоянии законности оказались на обочине исторического процесса.

Абсолютизация вселенского принципа, согласно которому спасение уготовано всем принимающим веру во Христа, порождает снисходительное отношение к дохристианскому прошлому, которое рассматривается как неизбежная и предопределенная стадия несовершенства, сродни заблуждениям детского возраста. Именно с язычниками, а не с иудеями древнерусский мыслитель связывает надежду будущих и просвещенных Благодатью времен. Поэтому, несмотря на нелицеприятные характеристики дохристианского периода («тьма», «засуха», «скверна», «беззаконие», «служение бесам», «жертвы»), именно «спотыкавшимся на путях погибели» народам уготовано славное будущее. В поступательном шествии христианства обновление водой крещения делает вчерашних неверных «сынами Божьими».

Принцип свободного волеизъявления и, как следствие, личной ответственности за грехи нигде в четкой форме не заявлен. Даже в Молитве за русский народ Иларион всю надежду на исправление своих греховных чад связывает не с их личным волеизъявлением, а с человеколюбивым расположением милующего, все прощающего и все исправляющего по своей воле Бога: «не вступи в суд с рабами своими...; от тебя очищение, от тебя милость и щедрое избавление...» [Там же, с. 60]. На фоне этой убежденности в прощении беззаконий новообращенного стада формируется представление о надежном светлом будущем, а все мироощущение пронизано оптимизмом. В призыве к Вседержителю не отвергать нетвердых в вере, ибо если воздавать всем по их заслугам, то никто не спасется, Иларион выступает прямым оппонентом широко распространенного в религиозной мысли представления о небесной каре, на основе которого в начале XII в. в древнерусском летописании оформилась историософская теория казней Божиих, постулировавшая прижизненное возмездие за самовластное уклонение к грехам. Построениям Илариона не свойственен типичный для аскетической христианской традиции антагонизм духа и плоти, которые воспринимаются им в гармонии.

В фокусе внимания Иллариона – собственная история, начинающаяся с крещения, обратившего поганую Русь в «сынов Божиих». Божественное усыновление понимается им как залог спасения и сверхъестественного покровительства стране и людям [Там же, c. 45]. Тема креационизма и эсхатологические мотивы в творчестве первого митрополита из русских отсутствуют, в оптимистической атмосфере радостного переживания судьбоносного события крещения Руси нет места ожиданию конца мира и Суда. Воспевание Бога соседствует со славословием Русской земле, а в роли небесного заступника Ярославу призывается его неканонизированный отец – Владимир Святославич [Там же, c. 59]. Князь Владимир, осуществивший исторический выбор за русский народ, в силу дарованной ему свыше мудрости «по благому пониманию и остроте ума понял, что Бог – Творец видимых и невидимых, небесных и земных» [Там же, c. 56]. Вместе с тем это личное деяние оказывается провиденциальной реализацией высшей воли: «Взглянуло на него всемилостивое око благого Бога, и воссиял разум в сердце его» [Там же, c. 54]. Иларион допускает здесь, таким образом, возможность постижения истин веры с помощью «разума» («смысленности»), путем личных размышлений Владимира, который не был искушен в Писании и не являлся ни свидетелем земной жизни Христа, ни восприемником апостольской проповеди [Там же, c. 56]. В нетипичном для христианской книжности ключе возвеличиваются подвиги языческих предков Владимира Крестителя, прославивших страну во всех концах земли [Там же, c. 54]: согласно Илариону, благо стране могли приносить и не познавшие Христа. Подобные установки позволяли славу и известность языческой Руси рассматривать как прообраз величия Руси, укрепленной христианской верой. В прославлении настоящего через прошлое четко очерчена национальная идея. С одной стороны, русская история – это часть мировой, а с другой – богатое собственными, достойными памяти и гордости событиями прошлое.

Иларион подчеркивает, что Русь самостоятельно сделала свой выбор и существует на равных в общем ряду христианских народов, в том числе и тех, кто давно утвердил свое положение на исторической арене. Приоритет просвещения русского народа принадлежит не грекам, а Владимиру, греческая земля фигурирует лишь как известная Владимиру страна «христолюбивой и крепкой веры». Через параллелизм уподоблений утверждается равенство Руси с Византией: по плодам деяний Владимир уподобляется Константину, а княгиня Ольга – Елене. Утверждая право молодого русского народа «быть новыми мехами для старого вина», Иларион противопоставляет это право стремлению к религиозному политическому превосходству греков, которые высокомерно относились к варварам как к объекту миссионерства и политического контроля. Весь пафос сочинений Илариона сводился к тому, что «молодой» русский народ равноправен грекам и не уступает тем, кто давно утвердил свое положение на исторической арене. Генеральная мысль заключается в утверждении равенства и взаимного уважения всех христианских народов. Именно это позволяет позиционировать Русь на равных с Византией, что соответствовало независимому автокефальному статусу русской церкви при Иларионе и позволяло осуществлять религиозную политику в национальных интересах.

Социально-политическая программа Илариона содержится в Похвале Владимиру, ее основные положения: 1) укрепление государства и международного авторитета на основе военно-политической мощи принявшей христианство Руси; 2) провозглашение национально государственного суверенитета в союзе с национальной церковью; 3) духовное перерождение общества и гармонизация межличностных отношений в нем. Только крепкая, централизованная (на принципах старейшинства) власть способна обеспечить могущество страны. При этом Русская земля – это не только власть и победоносное воинство, а все подвластное население князя, объединенное единой верой и единой судьбой. Сильная власть и правая вера (ср. о Владимире: «благоверие соединено с властью») обеспечивают благосостояние и независимость государства. Илариону важно подчеркнуть, что Владимир «с новыми нашими отцами-епископами, часто собираясь, с великим смирением совет держал» [Там же, c. 57]. На этом основании можно говорить о планах выстраивания им симфонии светской и духовной властей.

Социальный идеал Илариона – гармонизация всех слоев общества. Движущей силой его достижения является власть. В Похвале выстраивается целая программа желанных действий князя в отношении подданных: быть одеянием для нагих, напитать алчущих и жаждущих, дать приют странствующим, защитить обижаемых. Властитель Руси прославляется за его опеку больных и вдов, за поддержку сирот и должников, а также за щедрую милостыню нуждающимся, которая рассматривается как залог его посмертного спасения [Там же, c. 56–57]. Затем в Молитве, которая проникнута не только религиозным, но и высоким гражданским чувством, он обращается к Вседержителю за покровительством малым и великим своим современникам. Из пространного перечня паствы становиться ясно, что Русская земля – это не только власть и победоносное воинство, а все подвластное население князя, объединенное единой верой и единой судьбой. Крещение народа и цепь побед на международной арене позволяют оптимистически смотреть вперед, в будущее. Иларион в данном случае заявляет о национально-государственном интересе и формулирует программу, в которой выступает идеологом сильной, централизованной (на принципах старейшинства) власти. Много критического говорится им в «Слове о Законе и Благодати» по поводу рабства: процессы закабаления в форме холопства и закупства развивались интенсивно на основе законодательных установлений «Русской Правды». В целом философско-историческую доктрину Илариона можно назвать доктриной государственной независимости, церковного самоопределения и исторического оптимизма.