Декалог в катехизации и христианской педагогике

Декалог в катехизации и христианской педагогике
В западнохристианском ареале, в отличие от восточнохристианского, Декалог довольно рано начинает использоваться для подготовки к принятию крещения. О необходимости наставлять нормам христианской жизни на основе ветхозаветных заповедей говорил Августин («De fide et operibus», XI [Augustinus, 1865, col. 208]). В капитуляриях императора Карла Великого (742/747‒814) содержалось требование, чтобы духовенство излагало своей пастве нормы христианской морали в соответствии с перечнем грехов, составленных на основе заповедей [Carolus Magnus, 1862, col. 326]. С XIII в. Декалог был включен в качестве самостоятельного раздела в катехетические поучения и принадлежал к тем немногим библейским фрагментам, которые уже в Средние века переводились на вернакулярные языки. Как и другие части катехизиса, Декалог подлежал заучиванию наизусть, а потому из заучиваемых формулировок для простоты запоминания исключается преамбула, аргументы о почитании родителей, перечисления видов собственности в последней заповеди. Вырабатываются многочисленные мнемотехнические приемы заучивания, известны Декалоги на народных языках в форме стихов (с XIII в.) [Gerson, 1706, col. 430; McEvoy, 2001, p. 229] и песен (с XV в., впервые у францисканцев) [Wydra, 1973, S. 171‒172, 209‒212, 221‒222].
Выполняющие функцию религиозно-нравственного наставления таблицы с текстом Декалога дополняются иллюстративным рядом и с XV в. становятся важным элементом храмового пространства [Thum, 2006]. В эпоху Реформации такие таблицы появляются в культовых сооружениях протестантов, пуритане украшали ими свои жилища [Aston, 1988, p. 359‒362; Mochizuki, 2006]; после «Краткого катехизиса» Лютера иллюстрации к отдельным заповедям Декалога становятся неотъемлемой чертой катехетической литературы [van den Belt, 2017]. С середины XVII в. визуальные изображения заповедей Декалога под влиянием западных образцов проникают в русскую иконографию.
Отдельные лютеранские общины уже в 20‒30-е гг. XVI в. начинали богослужение с коллективной рецитации Декалога; с середины века эта практика приживается в ряде германских городов, Женеве, Страсбурге и отдельных приходах Лондона, а с начала XVII в. – в Речи Посполитой [Die Evangelischen Kirchenordnungen, S. 600; Hubert, 1900, S. LXIX, LXXIX–LXXX; John Calvin, 1975, p. 86‒88; Kraiński, 1614, S. 84]. Тематические проповеди на отдельные заповеди были известны как в протестантских, так и в католических регионах Европы; с XVI в. схема Декалога также начинает использоваться как структурообразующий принцип в сборниках нравоучительных примеров (exempla) для проповедников [Wachinger, 1991, S. 240‒242].
После публикации толкования на Декалог Эразма Роттердамского в 1533 [Erasmus, 1998, p. 364‒385] и, особенно, «Краткого катехизиса» (1529) Лютера, Декалог становится ключевым элементом катехизисов всех конфессиональных ориентаций. Лютер одним из первых в катехетической литературе стал рассматривать заповеди не просто как перечни запретов, но и как проистекающие из этих запретов позитивные предписания (подход, намеченный еще в «Сентенциях» Петра Ломбардского [Smith, 2017, p. 16]): так, на основе запрета «не укради» обосновывается идея неприкосновенности частной собственности [Reventlow, 2011, p. 128, 140]. Двоякую функцию заповедей Лютер сигнализирует вводной фразой к толкованию каждой из них – «мы должны бояться и любить Бога», он также резюмирует толкование Декалога угрозой санкций за его нарушение и обещанием воздаяния за его соблюдение (Исх. 20: 5‒6). Проистекающие из Декалога позитивные предписания становятся руководством для правильного поведения верующего в повседневной жизни, превращаясь, таким образом, в своего рода кодекс социальной этики.
Акцент на ветхозаветные заповеди в катехизисах ряда реформатских церквей («Вестминстерский Большой катехизис» 1648 г., пресвитериане) объясняет отсутствие в этих пособиях раздела о заповедях блаженства. В XVI в. этот раздел встречался лишь в единичных катехизисах протестантов. В католической традиции толкование Декалога зачастую дополняется пятью церковными заповедями (соблюдение религиозных праздников, участие в воскресном богослужении, соблюдение постов, ежегодная исповедь и причастие, запрет заключать браки в определенные дни), которые выступают в качестве своего рода третьей скрижали Декалога.
С XVI в. Декалог становится неотъемлемой частью элементарных учебников; в XVII в., под влиянием католической учебной литературы, самостоятельный раздел Декалога появляется сначала в украинских и белорусских, а затем и в московских букварях [Корзо, 2007, с. 519‒520].
Второй Ватиканский Собор (1962‒1965) подтвердил, что соблюдение заповедей Декалога является одной из составляющих спасения («Свет народам», 24 [Свет народам 1992, c. 29]), поэтому Декалог, как и прежде, занимает важное место в католическом религиозном наставлении. Сохраняется понимание заповедей Декалога как «высшего выражения естественного закона», основных обязанностей человека по отношению к Богу и ближнему, а косвенным образом – и фундаментальных прав, присущих человеческой природе [Катехизис Католической Церкви, 2001, c. 486]. Схема Декалога используется в испытаниях совести при подготовке к таинству покаяния. В большинстве протестантских общин также сохраняется преемственность в понимании места Декалога в религиозно-нравственном воспитании.
В современной религиозно-педагогической мысли обращение к Декалогу происходит чаще всего в контексте таких проблем, как соотношение авторитарной морали и морали любви, самоопределение личности и навязываемые идентичности, социокультурная детерминация и личная свобода [Gründel, 1975, S. 13].